— Гм?.. Я тоже не знаю, но мне всё равно особо нечем заняться… — Я не любил лгать друзьям, но сейчас делал это в его же интересах. — Если у тебя что-то есть — давай.

— Собственно говоря, немного. Я нашел кое-кого, кто несомненно компетентен в данной области. Во всяком случае, Лейша Падхерст — признанный авторитет, ее даже выдвинули на Нобелевскую премию, и тут вдруг она неожиданно исчезла из научного мира. Заперлась в своем небольшом доме в Огайо — и всё. Вроде бы она что-то пишет, но никто не знает — что. У нее есть телефон и комп, но она не отвечает на звонки и письма. Отшельница.

— Ага… А чем она занималась до этого?

— Как раз сновидениями, теорией и практикой. Чтение, интерпретация…

— Понятно. Дай мне координаты. — На мониторе появился ряд букв и цифр. — Да, и еще! Хай, если кто-то будет тебя спрашивать — ты ничего не знаешь, не был, не видел!

— Ясно, а ты мне — результаты?

— Ясное дело. Пока.

Я отключился, сразу же вызвал базу данных и уже нацелился пальцем в клавиатуру, но вдруг подумал, что поиск в базе Лейши Падхерст может… Может навести… Не впадаю ли я в параноидальный психоз?! Может быть, да, а может быть, и нет; достаточно ведь отслеживать все обращения к интересующему объекту: «О? Кто же это интересуется нашей Лейшей? Закрытый адрес? Не нравится мне это!» Я вышел на террасу. С корта доносились вопли двух юных глоток. В моей голове начала кристаллизоваться некая идея. Некоторое время я забавлялся ею, словно твердой карамелькой во рту. Потом направился к группе развесистых деревьев, где на лежаке, придавленная автоматическим массажером, лежала Пима, пытаясь читать очередную, восьмую, а может быть, семнадцатую повесть Тэсси Г. Машина отбивала ритм на спине Пимы, голова ее подпрыгивала, дыхание было прерывистым и слегка хриплым. Похоже, она была мне благодарна, что я прервал ее навязанный самой себе «отдых». Во всяком случае, должна была быть мне благодарна.

— У тебя там синяки, — сообщил я, показывая на спину и делая вид, что не смотрю на нее.

— Шутишь? — Она вскочила и извернулась, пытаясь увидеть себя сзади.

— Шучу, — признался я.

Она села и не спеша потянулась за полотенцем. У нее до сих пор была великолепная грудь. И она знала, что я считаю ее великолепной.

— Скучаешь, — утвердительно сказала она.

— Угу. Здесь мне совершенно нечем заняться.

— Можешь ведь привести в порядок файлы, можешь попробовать писать наброски, проверить…

— Дорогая, сколько раз можно приводить в порядок файлы? Думаешь, их количество от этого увеличивается? Совсем наоборот — убавляется.

Я налил себе минералки и глотнул. Черт побери, без газа. Лишь из-за Пимы я удержался от того, чтобы сплюнуть.

— У меня тут возникла одна маленькая, малюсенькая идея… — сказал я. — Я еще до конца не решил, но чувствую, что в итоге дело может закончиться…

— Поездкой, верно? Дня на два-три, да?

— Твоя догадливость меня унижает. — Она пристально посмотрела на меня:

— Знаешь что? Я уже давно поняла, в чем заключается твоя сила.

— Она заключается в…

— Не перебивай! — потребовала она. — А именно — ты подсказываешь собеседнику ответ, а когда тот, обрадовавшись собственной догадливости, выдает этот ответ, ты разводишь руками и говоришь: «Ну какой же вы умный! Невероятно!» И он уже у тебя в руках. Он сделает для тебя всё… И не красней! Эту твою штучку я тоже знаю.

Я схватил стакан с остатками негазированной минералки и вылил себе на голову.

— Ох-ох-ох! — издевательски произнесла Пима. — Думаешь, я дам себя обмануть? — Она фыркнула, встала и пошла к дому. — За мной! — бросила она через плечо и, сделав два шага, сбросила полотенце. — Быстро!

Я подчинился. Лишь часа через полтора мы вернулись к прежнему разговору. Еще через час я выехал в составе колонны из трех машин в Огайо.

Четыреста километров. Мне удалось убедить Саркисяна, что у него есть более серьезные дела на месте, например преследование похитителей и охрана Пимы с мальчиками. Я попросту вырвался из цитадели, сам не зная, чего я могу хотеть и что я могу узнать от Лейши Падхерст. Так уж получилось, что она оказалась моим единственным следом, вернее — следом следа. Я вел машину сорок минут, затем автомат, управлявший движением на автостраде, начал скандалить; если бы я сидел в своем «бастааде», я мог бы с ним поспорить, но в бронированном «линкольне»? Не получится. Я даже не стал пытаться.

Ник Дуглас загорел дочерна — видимо, провел несколько месяцев в местах, более насыщенных ультрафиолетом, чем Чикаго в это время года. Вечер был теплым, но ему было холодно — он набросил на плечи свитер и стал похож на английского поэта, имеющего склонность к гладколицым мальчикам с персиковым пушком на щеках. В свой стакан он бросил только один кубик льда, да и то размышлял, бросать или не бросать, целых полминуты — за это время лед успел наполовину растаять.

— Ну, так что там выследили твои орлы? — спросил я Саркисяна.

Он пожал плечами. Я перевел взгляд на Ника.

— Сам видишь — мы платим налоги, а они не могут найти даже одного-единственного человека.

Я был зол. Целый день я потратил на поездку в окрестности Толедо на озере Эри. Дом, в котором, по всем данным, должна была обитать Лейша Падхерст, был пуст. Датчики показывали, что последний раз нога человека ступала здесь два с половиной месяца назад. Мисс Падхерст отключила стандартную функцию извещения медицинских служб и полиции об отсутствии признаков жизни в доме, заперла его на замок — отключив сигнализацию! — и уехала в неизвестном направлении. Она не пользовалась ни банковским счетом, ни услугами авиакомпаний или железной дороги, ни прокатом автомобилей. Она не попала в больницу, не погибла в автокатастрофе. Лейша Падхерст вела себя так, словно она по тайным каналам покинула США или ее вообще не было в живых. Если бы меня спросили, я… Кто-то толкнул меня в плечо. Я оторвался от размышлений.

— О чем думаешь? — спросил Ник.

— Всё об одном и том же: где-то чем-то воняет. — Я в два глотка допил пиво, открыл новую банку и сразу выпил половину. — Воняет основательно, по крайней мере для меня, но вот откуда именно — черт его знает. — Я зевнул. После одной банки пива меня всегда клонило в сон, и я быстро глотнул еще. — Во всяком случае, отступать я не собираюсь.

— Ясно…

Ник тоже зевнул.

— Извини, другой часовой пояс…

Из ближайших кустов доносилось стрекотание сверчков. Над нашими головами какой-то самолет выписывал в неподвижном воздухе красно-черным дымом надпись: «Пикседелин!». Я уже собирался спросить, что такое пикседелин, когда звякнул телефон в кармане у Саркисяна. Он приложил трубку к уху и мгновение спустя застыл неподвижно. Его беспокойство сразу же передалось мне, и я, вскочив, посмотрел в сторону корта, по которому бегали двое мальчишек, пытаясь выиграть хотя бы один гейм у своего противника из ЦБР. Пима, лежавшая с книгой в гамаке, подняла голову и вопросительно взглянула на меня. Я улыбнулся ей и сел. Дуг Саркисян что-то пробормотал, потом добавил: «Действуйте как обычно».

— У меня плохие новости, Оуэн, — сказал он, со вздохом убирая телефон. — По твоему дому нанесен прицельный и очень точный удар — груда развалин, но в окрестностях никаких повреждений.

Наступила глубокая тишина. Я смотрел на друга и молча ждал, не зная, что сказать. Не что-либо умное, но вообще. Меня охватило странное оцепенение, словно мне сделали обезболивающий укол в мозг вместо десны.

— Кто-то посылает тебе недвусмысленные намеки, — кашлянув, заметил Ник. Потом фыркнул, с трудом подавил смех, прикрыв рот, наконец, пробормотал: — Извини. Я просто подумал, что столь же недвусмысленные, как и мой.

— Весь дом — до основания? — глупо спросил я.

— Весь, — кивнул Саркисян.

— Такое уж у нас строительство… — махнул рукой Ник.

Постепенно присутствие духа возвращалось ко мне. В конце концов, большая часть моей сокровищницы находилась здесь, содержимое памяти компьютера тоже. У нас был целый шкаф одежды и хороший страховой полис.